Суета сует - Борис Курланд
– А теперь – в ванную, волосы смыть. – Тоня осталась довольна собой. – Там лежит бутылочка с жидким мылом, получила в подарок от случайного туриста.
Исаак встал под теплый душ, не примериваясь, вылил на голову почти половину содержимого из прозрачной бутылочки с наклейкой на иностранном языке. Жидкость вскипела мыльными пузырями, ослепив купальщика, бурные потоки потекли по телу, образуя на кафеле расползающуюся лужу.
Шпак с закрытыми глазами протянул руку, чтобы вернуть бутылочку на полку, левая нога заскользила по мыльной поверхности. Потеряв равновесие, он шлепнулся на спину. Он попытался подняться, но острая боль пробежала от ноги к позвоночнику.
Тоня прибежала на крики о помощи, с трудом вытащила грузное тело из кабинки душа, уложила на кровать. Исаак лежал перед ней на спине голый, левая нога на глазах становилась синей.
– Вызови скорую помощь, – простонал Шпак, скривившись от боли.
Он пролежал в ортопедическом отделении два дня, после чего его выписали, предварительно наложив тугие жгуты, с предписанием отдыхать. Тоня привезла Исаака к себе домой, одолжила пару костылей у соседа с первого этажа, бывшего фронтовика с протезом на одной ноге. Полусидя в кровати, Исаак просматривал газеты, слушал новости по радио, время от времени, неумело опираясь на костыли, ковылял в туалет. Телевизором Тоня не обзавелась, в праздничные дни она ходила к соседке.
Соседка Ольга Алексеевна постоянно моталась по стране в поисках товаров, на которых можно было заработать. Чего только не было в больших мешках, сшитых на заказ: капроновые чулки, парики, пластинки модных исполнителей, мохеровые шапочки, нижнее белье, заграничные духи. Вернувшись домой после очередного странствия, с ходу, не успев как следует отдохнуть, обзванивала двух-трех знакомых женщин, после чего слух о приезде спекулянтки распространялся молниеносно. С утра пораньше в квартире начиналось настоящее столпотворение: знакомые, приятельницы, соседки, знакомые знакомых, перекупщики заполоняли квартиру. Товары громоздились горками посередине гостиной, над ними возвышалась, как часовой на вышке, Ольга Алексеевна. Она сидела на высокой табуретке и орлиным взглядом наблюдала за суетой покупательниц, не дай бог кто-то уведет вещицу. Подсчеты она моментально производила в уме, никогда не ошибалась. Протянутые деньги ловко укладывались в большую сумку, притороченную к поясу. Так же ловко протягивала сдачу. Некоторые женщины брали в долг, постоянные покупательницы и хорошо знакомые иногда просили взять вещицу домой, показать мужу или примерить обновку, не торопясь, перед большим зеркалом. В таких случаях ставилась роспись в толстой замусоленной тетрадке.
Ольга Алексеевна зашла к Тоне посмотреть на квартиранта. Первым делом она оценила внешний вид больного, надо сказать, не самый привлекательный.
– Ты на каких правах держишь его у себя? – шепотом спросила она.
Женщины вышли на кухню.
– Что вы такое спрашиваете? – удивилась Тоня. – Человек больной, не гнать же его на улицу. Он мне не мешает, сидит тихо, целый день газеты читает, записи делает в тетрадке, говорит, книгу пишет.
– Ты такая наивная, он, как только на ноги встанет, выгонит тебя из квартиры.
– Как это?
– Очень просто. У лектора связи большие, квартиры своей нету, вот он тебя и попрет как пить дать. В один прекрасный день придешь домой, а вещички твои на улице.
Тоня испугалась. А что, всякое может случиться. Исаак не раз упоминал в разговорах про обширные связи, про приятелей в горсовете.
– Что же делать? – упавшим голосом спросила она.
Соседка приняла важный вид.
– Ты с ним того… переспи. Мужики они все такие, как завидят бабье место, сразу голову теряют. Он к тебе присосется, а там видно будет. На своем опыте знаю, – не без хвастовства добавила Ольга Алексеевна.
– А у меня никого опыта, – пожала плечами Тоня, нервно теребя передник, – я об этом вообще ничего не знаю. И вообще, пусть уходит из моей квартиры. Я ему так и скажу.
Антонина решительно пошла в спальню, но говорить ей было не с кем. Исаак Петрович спал, свернувшись калачиком. Рядом на простыне валялась общая тетрадь, между листами которой были вложены очки.
Антонине почему-то захотелось, чтобы лектор никуда не уходил, она успела привыкнуть к нему, к беспорядку, который он оставлял за собой – пиджак небрежно брошен на спинку стула, сверху рубашка и галстук, брюки валяются на тумбочке. Носки она купила ему новые, вечером, когда пошел спать, засунула в туфли, утром он натянул их на ноги, даже не обратив внимания на другой цвет. Кто позаботится об этом неряхе, штаны вечно сползают с толстенького брюшка, ремень с разлохмаченными дырками, во время еды вытирает рот рукой, кудрявая дикая поросль на голове торчит в разные стороны, рубашки с потертым воротником, наспех пришитые разные пуговицы. Вырезанные статьи из газет и журналов складывает как попало в папку, клочки бумаги валяются на полу.
Тоня не понимала, что Шпак был гением ораторского искусства, на трибуне он преображался. В отличие от других пропагандистов, он не прятался за трибуной, выходил к публике, обращался непосредственно к слушателям, не позволяя дремать на лекции. Его мероприятия всегда пользовались успехом, за счет которого он имел доступ в столовую при офицерском гарнизоне, а также к сердцам благодарных слушательниц. Его так и называли Цицероном.
Тоня приняла решение. Пока гость спал, сбегала в гастроном, купила бутылку вина, колбасы, сыра, свежих огурцов. Продуктовую роскошь вынесла ей знакомая клиентка. Дома разложила богатство на столе, переоделась в праздничное платье. Провела по бледным губам помадой и уселась в кресло.
Исаак вышел в гостиную, как был – в пижаме, куртка кое-как заправлена в штаны, на ногах хозяйкины тапочки. Не обратив внимания на нарядную Антонину, шлепнулся на стул. Сфокусировавшиеся глаза зафиксировали слегка запотевшую бутылку.
– Тоня, доброе утро! Сегодня какое число? Праздники вроде бы далеко.
Шпак потряс мизинцем в ухе. Желтую серу скатал в шарик и бросил под стол.
– Нога болит меньше, думаю, вскоре костыли выкинем.
В доказательство он потряс ногой.
Тоня встала.
– Исаак Петрович, вам хорошо у меня, да?
– Допустим, – озадаченно ответил лектор, – мне хорошо.
– Вы хотели бы жить у меня? – она поправила себя: – Вернее, со мной? Я буду за вами ухаживать…
Исаак Петрович вплеснул руками.
– Конечно же, я обязательно заплачу за мое пребывание здесь, вскоре мне должны заплатить за лекции.
– Мне не нужны ваши деньги, мне нужны вы.
– Но чем я могу помочь? – удивился Шпак. – Если надо починить полку, то я как-нибудь, но в остальном – полный профан. На прежней квартире замок поломался в туалете, полдня просидел, пока соседи не вызволили. У меня две левые руки. Таким родился.
В доказательство Исаак протянул руки без мозолей, с обгрызенными ногтями. Тоня не знала, как продолжить, решительные намерения улетучились. Махнув рукой, она села в свое кресло.
Шпак, сытно позавтракав, ковырялся спичкой в зубах. После длительного отдыха он чувствовал себя хорошо, нога почти не болела, в местной газете обещали дать постоянную рубрику на злободневные темы, полученный аванс лежал во внутреннем кармане пиджака, сейчас хорошо бы прихватить какую-нибудь из бывших подруг на предмет приятного времяпрепровождения.
Взгляд сфокусировался на хозяйке квартиры.
Беэр-Шева. 1975 год
Семья Партош
Авшалом Грабар постучал в двери семьи Партош, но на стук никто не отозвался. Из двери напротив вышла Роза.
– Галя на работе, вы, наверно, по поводу Михаила.
– Когда геверет Партош вернется домой? – полицейский полез в карман за сигаретами, забыв, что бросил вредную привычку неделю назад.
– Должна подойти с минуты на минуту. Вы можете пока зайти к нам, попейте воды, подождете, пока Галя придет.
Авшалом посмотрел на часы. Ципи утром напомнила о поездке к больной матери в Холон, ему надо было отвести ее на автобусную станцию вместе с близнецами.
– Мне надо успеть в одно место. Я пойду, вернусь примерно минут через сорок, – сказал полицейский, спускаясь по лестнице.
Роза хотела спросить, передать ли что-нибудь Гале, как медсестра появилась сама. Увидев полицейского, она остановилась на ступеньках.
– Геверет Партош, – сказал Авшалом, – мы пока вашего мужа не нашли, но не волнуйтесь, из Эйлата получили отрицательный ответ, возможно, он поехал в центр, в Тель-Авив. Город большой, наберитесь терпения.
– Я боюсь худшего. Миша в последнее время
